В приказе Сталина о первом салюте были упомянуты дивизии, которые первыми вошли в освобожденные города — Белгород и Харьков. Среди них была 89 гвардейская стрелковая дивизия. После Белгородско-Харьковской дивизия участвовала в Ясско-Кишиневской, Варшавско-Познаньской, и, наконец, в Берлинской наступательных операциях.
Рассвело, и командир дивизия перенес свой НП на меловые горы. Грузный, высокий, в солдатской пропотевшей гимнастерке, он повернулся лицом к городу и смотрел долго и молча в ту сторону, где вспыхивали дымки разрывов. Он сдерживал себя, говорил коротко, хрипло, но его жгло нетерпение. Это чувство, вероятно, испытывали в это утро все — от бойца до командира дивизии: поле перейти - и вот он, Белгород. Еще дымились холмы от взрывов и выстрелов, горели вздыбленные вагоны на путях и клочья тумана роились в оврагах. Перейти поле в голубых цветах, в сизой полыни, в примятой ржи, проскочить через полтора километра огня, — это и было сейчас самое трудное.
Гвардии полковник Серюгин знал этот город — цель боевой операции — только по карте. Теперь он увидел ого живым. Город лежал перед ним, как на ладони, — он видел его черепичные и железные крыши, его улицы и переулки с деревьями, над которыми тревожно носились вспугнутые птицы... Теперь самым главным было сохранить темп наступления, повысить ударную силу дивизии. Полковник запросил обстановку: склонившись над картой, он слушал радиодонесения из полков, и карта ожила в его глазах. Он видел рубеж, достигнутый полком Прошунина, бросок Рябцева, обходное движение подразделения Серебрякова; он ощущал всю динамику боя, развернувшегося на полосе в четыре километра.
За спиной дивизии были дымящиеся рубежи немецкой обороны, впереди — город, превращенный немцами в мощный огневой узел. 36 часов дивизия вела бой на дальних подступах к городу, упираясь левым флангом в Северный Донец. На вторые сутки, отбросив части немецкой дивизии, 89-я Гвардейская вплотную подошла к старым, сильно укрепленным рубежам немецкой обороны. По замыслу высшего командования 89-я Гвардейская наносила немцам главный удар. Немцы больше всего беспокоились за свои фланги: они знали возросшее искусство русских брать противника в клещи, расчленять и уничтожать его. Удара в лоб немцы не ожидали. И когда 89-я Гвардейская, совершив неожиданный маневр, стремительным ударом всех трех полков, огнем артиллерии и авиации вклинилась в главный рубеж немецкой обороны, противник, который психологически не был к этому подготовлен, дрогнул.
Редко бывает, чтобы исполнение точно соответствовало замыслу. На этот раз наступление развивалось так, как было задумано и во времени, и в пространстве. И чтобы не сглазить, не спугнуть удачу, полковник проговорил вполголоса: «Ладно, ладно, посмотрим, как дальше пойдет...». Он глубоко вздохнул — пахло полынью и медовой, дурманящей голову, полевой кашкой. Глупо было понукать людей, дергать командиров полков, они и так знали, что надо было сделать. Полковник вызвал по радио командиров полков и спросил их, видят ли они город. Ближе всех к городу был полк гвардии майора Прошунина — он с фланга нависал над северо-восточной окраиной Белгорода. Прошунин сказал командиру дивизии:
Я наношу удар по вокзалу.
Автоматчики Прошунина уже ворвались на северо-восточную окраину, когда стало известно, что сосед справа замедлил свое движение и рубеж Гриневка—Покровка остается открытым. Всякое промедление в действиях и решениях усложняло и без того острую, напряженную обстановку. Серюгин в сердцах ругнул своего соседа, он сердито сказал: «Вот они, накладные расходы...». Нужно было быстро и решительно прикрыть оголенный фланг. Танкисты Попова вырвались со стороны Беломостное, но одни танки были бессильны, их надо было подкрепить пехотой. На НП находился командующий армией. Он сказал командиру 89-й:
Выручайте, полковник.
А как же иначе! — ответил Серюгин. Ему дорог был каждый боец. Победа, которая маячила впереди, висела па волоске, люди нужны были и Прошунину и Рябцеву. Но он решил: Прошунин и Рябцев должны обойтись своими силами, танки сослужат нам хорошую службу, они заткнут дыру, они помогут нам ударить с фланга. На броню танков сели гвардейцы батальона Стома. Танкисты вместе с десантниками ударили по немцам со стороны шоссе.
На. НП было тесно и оживленно. Но, несмотря па тесноту, никто друг другу не мешал, дело ладилось. Когда в термосах принесли горячую пищу, Серюгин, как гостеприимный хозяин, предложил разделить скромную трапезу представителям авиации и артиллерии. Он ласково смотрел на тихого капитана Карпова, который направлял, действия авиации в полосе наступления дивизии. Заявки пехоты выполнялись с такой точностью и быстротой, что Серюгин восхищенно бормотал: «Порядок!». Авиация и артиллерия действовали как часы.
Могём, — шутливо говорил Карпов, вызывая авиацию. Казалось, он вынимал из кармана платок, взмахивал им, и тотчас из облаков появлялись истребители и штурмовики, помогая пехоте двигаться вперед.
Тридцатишестичасовой бой показал всем офицерам дивизии, чего можно добиться при правильном и умелом взаимодействии. Сам командир дивизии испытывал глубокое удовлетворение от того, что не только командиры полков, но и рядовые офицеры в наступлении, когда каждая минута дорога, когда оглядка и ожидание указки сверху чреваты потерей инициативы, — проявляют гибкость ума, смелость и находчивость.
В 10 часов утра Прошунин и Попов стали вбивать клинья в немецкую оборону с флангов, брать город в кольцо, а в центр ударил батальон капитана Рябцева. На его долю выпало самое трудное: вести уличный бой с противником, который превратил отдельные дома и целые кварталы в сильно укрепленные очаги обороны. Достаточно сказать, что из 1.500 немцев, уничтоженных дивизией, более 800 были убиты в самом городе. До наступления, в дни затишья, батальон Рябцева проводил учения на тему — уличный бой, изучал тактику городского сражения. Но одно дело учение, а другое дело — яростная борьба на улицах, где каждый дом стреляет — с крыши, из окон, с земли.
С 10 утра и до трех часов пополудни шел бой в городе. Эти пять часов уличного боя были самыми трудными и напряженными часами не только для Рябцева и Прошунина, но и для командира дивизии, который думал только об одном: меньшей кровыо овладеть городом. Он шагал большими шагами по траншее. Останавливался и то глядел на город, то рассматривал карту, расчерченную на квадраты, как бы желая проникнуть мысленно на эти улицы, в эти дома, где решалась судьба города, честь и слава 89-й. Когда над зданием вокзала взметнулся флаг, он вызвал к проводу Прошунина и отрывисто спросил:
Флаг твой?
Мой, — сказал Прошунин и доложил: — Атакую три дома. Один из них — дом с мезонином стоит мне поперек горла...
Хорошо, что с Прошуниным действовал дивизион Шпака. Его пушки следовали в боевых порядках атакующих и били в упор по немецким дзотам, разрушая их и расчищая путь нашей пехоте.
Рябцев, Рябцев, — звал по радио полковник командира батальона.
Беру Пионерскую, — ответил Рябцев.
Капитал Рябцев говорил эти слова, стоя у стены разрушенного дома, он тяжело дышал и вытирал с лица обильно струившийся пот. Радист с походной рацией и ординарец Верейкин стояли рядом. Какая-то тень мелькнула на соседнем углу. Человек припал к земле, пополз к траве. Это был повар Свириденко, он вынырнул из-за стены с термосом за спиной и автоматом в руках. Он сказал капитану Рябцеву таким тоном, каким говорят в тихих мирных санаториях:
Пожалуйте завтракать.
Рябцев засмеялся:
Погоди, возьмем город, тогда позавтракаем.
Да ведь остынет, — как-то неуверенно сказал повар. Но ординарец толкнул повара в плечо, показал на третий дом с угла и резко сказал: — Бери автомат.
Они прикрыли своими телами капитана Рябцева, вдвоем — ординарец и повар — заслонили своего командира от пуль, которые вдруг засвистели со стороны третьего дома. Здесь и погиб Свириденко. Капитан поцеловал его в залитый кровью лоб и тихо опустил на землю.
Полковник Серюгин радировал Прошунину, что Рябцев движется к райсовету. Прошунин в свою очередь ответил, что он поворачивает строго на юг и пойдет по улице Левина на соединение с Рябцевым. В 15 часов Рябцев радировал командиру дивизии, что он захватил здание райсовета.
Я перехожу в райсовет, — сказал командир дивизии.
Ему трудно было высидеть на меловых горах, и он перенес свой НП в центр города. Оттуда из каменного дома, изрешеченного осколками снарядов и пуль, он направлял действия полков, сбрасывавших противника за реку Везелку. В сумерках бой шел за высоту 207,5. Немцы еще видели Белгород, откуда их вышвырнули. Они собрали всю артиллерию двух дивизий и стеною огня хотели преградить путь наступающей 89-й дивизии. Но немцы уже были обречены: полки 89-й Гвардейской обтекали их с флангов, и противник, боясь окружения, бросился вон из мешка.
Ночь с 5 на 6-е выдалась душная, звезды беспокойно ворошились в темном небе. Река и холмы за рекой освещались вспышками разрывов снарядов. В эту ночь командир 45-миллиметровой пушки гвардии младший сержант Карпенко стоял на берегу реки Везелки. Временами темная журчащая вода пламенела. Он глядел на звездное небо, взволнованно думал о Москве, которая салютовала белгородцам, и мысли его, вольные и стремительные, вылились в стихах, которые отныне взяты на вооружение 89-й Гвардейской дивизии:
Могучею непобедимой лавой.
Разя врагов, ты ринулась вперед;
Гвардейская, овеянная славой,
Ты первая ворвалась в Белгород.
Ты шла вперед. Могуча и сурова...
И корчился в предсмертных схватках
враг.
Ты ворвалась, и вот он реет снова
Над Белгородом русский красный
флаг.
За то, что в Белгород мы первыми
ворвались,
Как гром, как бури грозной шквал,
За то, что мы победой увенчались,
Нас Сталин белгородцами назвал.
...В особняке сбежавшего немецкого бургомистра мы встретились с офицерами 89-й Гвардейской Белгородской стрелковой дивизии. Вместе с приказами и боевыми донесениями, рисовавшими обстановку и ход боя на Белгородском плацдарме, нам прочли и эти простые строки, которые зародились в душе молодого артиллериста. Командир дивизии и начальник штаба работали над картой. Мысли командира дивизии были в эти минуты далеко за Белгородом: на Харьковском направлении шли бои, и туда стремилась его военная душа... Он жил уже новой операцией, которая возлагалась на 89-ю Белгородскую.
Офицеры, находившиеся в комнате, шепотом говорили о белгородском бое. Хотелось по-командирски осмыслить, понять происшедшее, оценить действия свои и действия противника. Что произошло под Белгородом? Почему немцы, бросившие для защиты белгородских рубежей дивизии с отборным составом, танки, пушки, авиацию, потерпели поражение? Ряд преимуществ был на их стороне — господствующие высоты, хорошо подготовленные рубежи обороны. В чем же дело? Один из офицеров сказал задумчиво:
Что-то случилось с немцем: он вроде и тот и вроде не тот...
Гвардии полковник поднял голову.
Другое скажите, — проговорил он, улыбаясь, — чорт с ними, с немцами... Мы переменились, — и это главное: лучше воюем, умнее. — И коротким жестом пригласил командиров к карте: — Прошу, товарищи офицеры!
Б. Галин
Белгород
В Войну дивизия вступила под номером 160, место базирования было в городе Горький (ныне Нижний Новгород). Дивизию срочно переправили на фронт, в район Могилева. Как только подразделения выгружались из железнодорожного эшелона, их тут же отправляли на передовую. Первые потери дивизия понесла от бомбежки еще при выгрузке из вагонов.
В эти дни растерянности и отступления дивизии была поставлена задача — оборонять подход к железнодорожной станции Чаусы от наступающих танковых подразделений Гудериана. Немецкие части обошли станцию, и большая часть дивизии попала в окружение. Отдельными подразделениями бойцы выходили из окружения. Некоторые влились в другие дивизии, некоторые попали в плен, некоторые присоединились к партизанским отрядам Брянского края. Остатки дивизии укрепились на восточном берегу реки Сож около города Кричева и держались до 4 августа.
В первых боях 160-я дивизия потеряла большую часть своего состава. Точного учета потерь не было, но по грубым оценкам было потеряно не менее двух третей личного состава. Дивизия была отведена на переформирование.
Соединение трижды попадало в окружение: первые два раза — в 1941 году в Белоруссии и в Курской области, а затем, в 1942 году, под Старым Осколом. В январе 1943 года 160-я стрелковая дивизия вместе с 3-й танковой армией П.С.Рыбалко принимала участие в Острогожско-Россошанской операции на южном участке Воронежского фронта, в ходе которой были созданы стратегические предпосылки для наступления на Харьков. До самого перехода в наступление дивизия держала оборону на верхнем Дону.
|
В апреле 1943 года дивизии был присвоен номер 89 и звание гвардейской.
В Курскую битву подразделение вступило с новым названием, начав наступление на Белгород с севера. Войска вошли в город ранним утром 5 августа, и к концу дня город был освобожден. Заслуги прославленного соединения были высоко оценены руководством, и приказом Сталина дивизия получила почетное наименование Белгородской.
|
После освобождения Харькова, добавилось еще и название Харьковская.
К концу Войны полное наименование дивизии звучало так — 89-я гвардейская стрелковая Белгородско-Харьковская Краснознамённая ордена Суворова дивизия. Честью быть удостоенной орденами Суворова и Красного Знамени она заслужила, участвуя в освобождении Украины и штурме Берлина.
Неразделим путь 160 дивизии с судьбой ее командира, Михаила Петровича Серюгина. Михаил Петрович с первых дней Великой Отечественной Войны беспрерывно находился на передовой линии фронта, принимая непосредственное участие в боевых действиях против немецких захватчиков. Грамотный, смелый и волевой военачальник, в сложной боевой обстановке он никогда не терялся. Когда в начале июля 1942 года некоторые наши части были окружены под городом Старый Оскол, Серюгин, только что назначенный командиром 160-й стрелковой дивизии, смело взял на себя руководство всеми окруженными частями, организовал бой в окружении. Прорвав вражеское кольцо, он вывел все окруженные части с боевой техникой. Легендарный командир 160-й дивизии за весь период боев смело и умело водил свои полки в бой, а когда того требовала обстановка, и сам появлялся в боевых порядках подразделений, вдохновляя бойцов на штурм вражеских позиций. Даже будучи раненым при взятии города Люботин, Серюгин не покидал дивизию, продолжая руководить ею, находясь на излечении при дивизии.
Из наградного листа на Серюгина М.П.: «Дивизия под командованием тов. Серюгина первой из соединений корпуса, несмотря на упорное сопротивление противника, ворвалась в г. Берлин и завязала уличные бои. Ломая сопротивление противника, дивизия продвигалась к центральной части Берлина и овладела рядом правительственных учреждений и зданий. Лично сам тов. Серюгин находился в боевых порядках частей дивизии и с риском для жизни организовал взаимодействие и управление штурмовыми отрядами в уличных боях. Дивизия нанесла большие потери противнику в живой силе и технике».
Нет аккаунта? Зарегистрируйтесь