Наиболее активным художником газеты «Родина зовет» был Николай Андреевич Адульский. Работал он быстро и оперативно, живо реагируя на происходящие вокруг и в мире события. Яркие карикатурные образы гитлеровских главарей и их приспешников, мгновенная юмористическая реакция на поражения гитлеровцев во время наших наступательных операций поднимали боевой дух советских бойцов и офицеров. В трудных условиях полевой жизни Николай Андреевич проявлял смекалку и изобретательность: вырезал на линолеуме клише для газеты, делал портреты героев наступательных боев, рисовал плакаты, прилагал все силы к тому, чтобы газета была хорошо оформлена. Его труд не остался незамеченным — за время службы Адульский вырос в звании с красноармейца до младшего лейтенанта и был награжден медалью «За боевые заслуги» и орденом «Красной Звезды».
- Что с вами, господин Гитлер? На вас лица нет. Какая-нибудь новая неприятность?
ГИТЛЕ: - И не одна, а четырнадцать миллиардов неприятностей. Слышали: в СССР 14 новых миллиардов записывается в приход?
- Ну, значит, скоро нас спишут в расход…
ФОН ШУСМАН: - Мне кажется, что сегодня наступает конец света. Какая ужасная канонада!
- Это, господин офицер, у советских артиллеристов начался первый день подписки на заем.
ФОН ШУСМАН: - Боюсь, что такой первый день будет последним для нас…
- Товарищ командир! Подпишите на заем весь наш расчет, чтобы произвести с Гитлером окончательный расчет!
На берлинском бульваре немец гулял со своим ребенком. Кругом шныряли шпики.
- Папа, разве Гитлер ест деньги?
- Что ты, Мориц! Наш обожаемый фюрер их конечно не ест.
- А как же ты вчера сказал маме: «Гитлер теперь подавится советским рублем».
- Спасайтесь, господа, в занятом нами селе началась подписка заем. Партизаны уже внесли наличными 10 тысяч рублей, два наших склада и самого господина коменданта.
Ганс: - Ужасные эти люди — русские! Они подписываются на свой заем, а расплачиваться приходится нам своими средствами…
Немцу жить у нас не сладко:
Здесь — удар, и там — удар.
Летом треплет лихорадка,
А зимой бросает в жар.
Фриц на «Тигре» шел в село,
Но ему не повезло.
Ни назад и ни вперед
Битый «Тигр»… не везет.
Мы старались, чтоб бандиты
Доотказу были сыты.
Получай, бандит, из пушки
Украинские галушки.
Фрицы любят сало. Фрицам
Наше сало пригодится.
Убегая без оглядки,
Будут салом мазать пятки.
Раз «Катюше» Ганс попался.
Как «Катюша» запоет…
Раньше Ганс живым считался,
А теперь наоборот.
Немцев бьют в любом селе
На украинской земле.
Не уйти им от беды
Ни туды и ни сюды.
Делегатов отбирал сам господин Тринкмейстер, ответственный чиновник департамента по делам Украины.
- Фюреру потребовалась украинская делегация — что ж, пжалста. К вашим услугам.
Тринкмейстер лично объездил все уголовные тюрьмы Берлина и, в конце концов, раздобыл таких трех представителей, что даже Геббельс, издали осмотрев их, испуганно схватился за карман и обрадовано прорычал:
- Молодчага, Тринкмейстер. Валяй их к фюреру. Такие не подведут…
Гитлер милостиво приветствовал делегатов и, кивнув на кресла, пригласил сесть.
- Ну как, герры ходоки? Долго пришлось идти? — спросил он.
- Нет, мы все больше сидели, — начал было первый делегат, но, получив здоровенный пинок от Тринкмейстера, вовремя смолк.
- Как на Украине? — интересовался фюрер.
- Зер доброе, батько, — в один голос отрапортовали представители.
- Как урожай? — спросил Гитлер, обращаясь к грузному толстомордому типу, в обязанность которого входило представлять селянина.
- Деревья все как есть гнутся от арбузов и дынь. Подсолнухи колосятся. А вишневые вареники, так те такой богатый урожай принесли, что просто вишневку девать некуда.
- А что вы можете сказать относительно промышленности? — обратился Гитлер к другому делегату, у которого левый глаз был прикрыт черной повязкой.
- Промышленность она, конечно, того… это самое… промышляет.
Фюрер приветливо улыбался. Видно было, что ответы делегатов ему понравились. Тринкмейстер ликовал:
- Вы все, герры делегаты, — торжественно проговорил Гитлер, — когда вернетесь к себе на Украину, расскажите о нашей встрече. Завтра выезжайте в Харьков. — Гитлер встал и вышел из-за стола. Все вскочили.
И тут распахнулась дверь. В кабинет, запыхавшись, вбежал генерал в запыленном мундире.
- Красная Армия в Харькове! — закричал он.
- Господин генерал, — прошипел адъютант Гитлера, - потрудитесь оставить…
- Спасибо, я уже… потрудился… Харьков оставил…
Наступила зловещая тишина. Ее неожиданно нарушил Тринкмейстер. По-бараньи вылупив глаза, он спросил:
- А как же с ними? С этими? — он кивнул на делегатов, — Выходит, им не ездить в Харьков?
Гитлер обалдело посмотрел на чиновника и ничего не ответил.
- Может, им в Полтаву податься? — не отставал Тринкмейстер.
Только что прибывший генерал мрачно проговорил:
- Не стоит. Не успеют.
Но Тринкмейстер не унимался:
- Тогда пошлем их в Киев.
- Пошлите их не в Киев, а к чертовой матери, — завопил очнувшийся от столбняка фюрер. — Вон, с глаз долой!
Три Танкиста
Ганс: - Ужасные эти люди — русские! Они подписываются на свой заем, а расплачиваться приходится нам своими средствами…
- Генерал Клозетман дико ругает Донбасс…
- Что вы, ведь это богатейшее месторождение угля.
- Месторождение? Как раз наоборот: место гибели двух дивизий генерала.
- Да, герр обер-лейтенант, туго приходится нашим артиллеристам: им явно не хватает самоходных пушек.
- Значит, нечем стрелять?
- Нет, не на чем драпать.
- Скажите, герр Пупке: почему в последнее время у фюрера ничего не выходит?
- Как, не выходит? Муссолини в отставку вышел, Италия из войны вышла, и, наконец, сам фюрер выходит из себя.
Вечерком и на рассвете,
Дома или в лазарете.
И на том и этом свете
Вспоминает фриц об этом лете.
…Раньше марш на Белгород,
А затем — наоборот.
А потом внезапно гром
В ясном небе над Орлом.
И к тому ж под Ельней еле-
Еле пятки уцелели.
Сел, как говорится, в лужу
На пути к Дорогобужу.
В беге ноги раскорячив,
Убегал он за Карачев.
Кровью полпути захаркав,
Он мячом летел за Харьков.
А Мерефа и Сумы
Для него страшней зимы.
И навряд ли в добрый час
Вспомнит немец про Донбасс.
Будет помнить до потопа,
Как болят спина и ноги
От боев у Конотопа,
В Горловке и Таганроге.
Нынешнее лето берлинцы вряд ли назовут ясным. На небе тучи английских и американских самолетов. Непрерывно падают дожди бомб и фугасок. Сыплется град осколков.
Словом, участились осадки.
А вместе с тем — и посадки.
Недаром Гиммлер назначен министром внутренних дел. Как говорится, дела идут, гестапо пишет. И не только пишет, но и прописывает — по первое число прописывает берлинцам. За все: за пессимизм, за неверие в военные таланты фюрера, за мысли, за настроения, за слухи и еще за тысячу других «за».
По вечерам у репродукторов собираются берлинцы, берлинки и берлинята. Слушают. Ахают.
Доктор хрипит — …Укоротили Мариуполь, Волноваху, Барвенково, Чаплино…
А герр Шерц смотрит на соседа и шепчет — увы!
Сосед же — герр Шмерц — готовится сказать — Ах!
Но… «он и ахнуть не успел, как на него медведь насел».
И вот — сел и Шерц, сел и Шмерц. Увы и ах, с гестаповским медведем шутки плохи.
Фриц Сучкке решил перехитрить своих приятелей. Тех взяли за уныние, значит, он всегда будет весел. Три дня подряд Сучкке ходил по Берлину с расплывшейся от широкой улыбки мордой. Улыбался и гоготал. Гоготал и улыбался.
Узнал, что на русском фронте оторвало ногу сыну, и еще шире заулыбался:
- Ногу оторвало — гы-гы… сыну — гы-гы. Очень смешно. Могло бы и голову — гы-гы…
Потом услыхал, что немцы из Донбасса кверху тормашками полетели, и опять:
- Донбасс оставили — гы-гы. Очень смешно. Могли бы и Берлин — гы-гы…
Но тут к фрицу подскочили двое верзил и уволокли в кутузку.
Теперь гестаповцы прижигают весельчаку пятки раскаленным железом (чтоб не смеялся над неудачами), а он, болезный, все по-старому — гы-гы. Очень смешно. Гы-гы…
В связи с последними событиями берлинцы усиленно обмениваются не мнениями, а жилплощадью. Меняют отдельные квартиры со всеми удобствами на общие камеры без удобств.
Да, слов нет, пасмурное лето нынче выдалось в Берлине. Дают фрицам жару на фронте. А потому в тылу их трясет озноб.
Три ТАНКИСТА
Драп-баллада
Гитлер к себе генерала позвал.
«Ведите вперед войска.
Желаю удачи вам, генерал.
До скорой встречи. Пока!»
Полковника разбудил телефон.
Генерала речь коротка.
Полковник услышал, будто сквозь сон:
«До скорой встречи. Пока!»
К нему явившийся ровно в шесть
Майор шатался слегка.
Майор козырнул и промолвил: «Есть.
До скорой встречи. Пока!»
А фрица втиснули в грузовик.
С гудящего грузовика
До бледной фрау донесся крик:
«До скорой встречи. Пока!»
Поход — доход. Грабеж — ну что ж —
В бою добыча легка,
Хорош автомат, и нож — хорош.
«До скорой встречи. Пока!»
Но грянул бой над Курской дугой,
Намяли фрицу бока.
Он пишет домой дрожащей рукой:
«До скорой встречи. Пока!»
Украинский ветер колюч, остер,
Как русский удар штыка.
И ветра быстрее бежит майор.
«До скорой встречи. Пока!»
И сам генерал, накинув пальто,
Трясется исподтишка.
Навстречу ему полковник в авто:
«До скорой встречи. Пока!»
А бой разгорелся — Полтавский бой,
Клокочет Ворскла-река.
И слышно только ночной порой:
«До скорой встречи. Пока!»
Скапутился фриц в одной из атак.
Собрались остатки полка.
И фриц им сказал перед смертью так:
«До скорой встречи. Пока!»
Обер-лейтенант Бюстгальтнер слыл в своем полку отменным политиком.
- Золотой язык! — с восторгом говорил о нем полковник Штуцер. — Что касается поговорить, — самому доктору Геббельсу фитиль вставит.
И как назло последние два месяца обер-лейтенанта не было в полку. В начале июля он поехал в командировку в Киев. Здесь его встретили цветами. Когда Бюстгальтнер проходил по Крещатику, кто-то из окна третьего этажа обрушил на голову обер-лейтенанта горшок с фикусом. Удар был настолько точен, что даже твердокаменный арийский череп затрещал не хуже спелого кавуна.
Бюстгальтнера с тяжелой контузией отправили в госпиталь. Вышел оттуда обел-лейтенант лишь в сентябре. Все время он находился в абсолютном покое: не читал ни газет, ни сводок. Даже не слушал радио. Словом, отстал от жизни, а потому пребывал в чудесном расположении духа.
Оно еще улучшилось, когда Бюстгальтнер по дороге на фронт на перроне одной из маленьких станций, не доезжая до Днепра, увидел офицеров своего полка. Они сообщили обер-лейтенанту, что полк стоит здесь, неподалеку.
- Хо-хо! Какой я везучий! — орал Бюстгальтнер, вылезая из вагона. — То ехать бы куда-то к черту на кулички, за Белгород. Попробуй-ка, ищи-свищи свой полк, наступающий по России. А то — вот они, голубчики, рядышком.
Офицеры кисло взглянули на довольное лицо Бюстгальтнера и отвернулись.
- Ишь как глубоко в тыл забрались, — не унимался он, — значит, отдыхаете?
- Угу, — мрачно процедил один из офицеров, — никак не отдышимся…
Полковник Штуцер встретил приезд Бюстгальтнера так же, как бедные родственники встречают скоропостижную кончину дядюшки, оставившего богатое наследство.
- Дорогой мой, — вопил полковник, — все это время вас так нехватало. Сами понимаете, какой сейчас момент. Тут ваш золотой язык особенно нужен. Для начала попрошу сегодня же провести с полком беседу…
- Солдаты! — начал свою речь Бюстгальтнер. — Оглянитесь на пройденный вами путь.
Солдаты зашушукались. Да, путь они прошли немалый: от Белгорода до Полтавы. И не прошли, а пробежали.
- А почему вы проделали этот путь? — бойко продолжал Бюстгальтнер. — Все потому, что вами руководил наш дорогой фюрер.
- Вот это верно! — пробасил кто-то из задних рядов. Солдаты заулыбались. Бюстгальтнер еще бойчее продолжал:
- Вспомните про славных итальянцев. Сейчас они еще ожесточеннее сражаются с нами.
- Да, — как эхо, повторил молодой востроносый солдат. — Сражаются с нами… Я недавно получил письмо от мамы. Пишет: папа погиб под Неаполем. Укокошили его итальянцы.
- Теперь дуче и фюрер близки как никогда. У них одна судьба.
Солдаты обрадовано оживились. А обер-лейтенант уже включил свое красноречие на третью скорость.
- Будьте спокойны, никакие силы нас не могут остановить. Наше движение и дальше пойдет такими же быстрыми темпами.
- И в том же направлении? — осведомился тот же ехидный бас.
- Непременно! Фюрер и его генералы — лучшая в том порука…
В этом месте оратор прервал свою речь: прибежавший полковой адъютант сообщил, что русские прорвали фронт. Слушатели начали разбегаться с беседы. Набегу обменивались мнениями и шинелями, второпях надетыми на чужие плечи.
- Да, золотой язык, — кричал востроносый солдат.
- Такой до Киева доведет, — вторил ему длинноногий обер-ефрейтор.
- А может и до Берлина! — издалека заключил ехидный бас…
Три ТАНКИСТА
- Наш старик генерал вспыльчив, как пироксилиновая шашка.
- Но он быстро отходит…
- Еще как! Сначала из Полтавы в Кременчуг, а потом и за Днепр драпанул.
У крестьянина Рудольфа Дорфмана порвались вожжи. Были они изрядно потрепаны и давно нуждались в замене.
Дорфман, приехав в город, зашел в магазин и осведомился:
- Я смогу достать у вас вожжей?
- О, пожалуйста! К вашим услугам.
Но продавец не совсем ясно расслышал. Он выложил на прилавок кипу раскрашенных портретов «вождей» — Гитлера, Геринга, Геббельса.
- Не, — протянул покупатель. — Этих вешать надо, а мне нужны те, которые править могут.
- Полковник Штрикдрек поклялся: я, говорит, на правый берег Днепра ни ногой.
- Ну, и как?
- Русский снаряд помог полковнику сдержать свое слово. Еще на левом берегу старику оторвало обе ноги.
Однажды Гитлер купался в реке. Вдруг он начал тонуть. Трое мальчиков, плававших поблизости, бросились к утопающему и вытащили его на берег.
Гитлер, оправившись от испуга, проговорил:
- Я — фюрер. Вы спасли меня от смерти. Пусть каждый скажет, какая ему нужна награда, и он получит ее.
Первый мальчик сказал:
- Я хотел бы иметь велосипед.
Второй паренек мечтал о фотоаппарате.
А третий попросил:
- Похороните меня за государственный счет.
- Почему похоронить? – удивился фюрер.
- Если папа узнает, что я вас избавил от смерти, — ответил третий мальчик, — он меня непременно убьет.
Нет аккаунта? Зарегистрируйтесь